Podcast #21 Sleep Gifts

Скачать эпизод целиком (mp3) | Слушать на: Apple Podcasts | Яндекс Музыка | Spotify | TuneIn | Bookmate

Засыпай, засыпай, девочка, засыпай, засыпай дорогая. Папа принесет тебе птичку – чтобы у тебя не болел глазик. Почему папы никогда нет дома? Как птичка лечит глаза? Почему информантка шепелявит? Причем тут якуты? В новом выпуске подкаста Radio Eshkolot "медленное слушание" простой идишской колыбельной с музыкантом Ильей Сайтановым и филологом Александрой Полян  заводит в волшебные дебри этнографии, лингвистики и музыковедения.

"Засыпай, засыпай, девочка" (Shlof, shlof, meydele)

Рассказывает Илья Сайтанов:

Ещё одна песня, записанная от Раисы Семёновны Синельниковой в Москве. Эту колыбельную пела ей мама дома в Витебске, когда ей было 2,5 года. А после уже я пел её как колыбельную своей дочке. Удивительная память, конечно, у Раисы Семёновны, я вот уже не помню себя таким маленьким.

В тексте повторяется «Папа пойдёт на базар и принесёт яблочко (эпэлэ) – здорова будь твоя головка (кэпэлэ)», и так для разных частей тела: принесёт птичку (фейгэлэ) – здоровы будут твои глазки (эйгэлэ), ножки, ручки и так далее.

Что можно найти интересного в этой песне? Мы знаем главную функцию музыки сегодня – выражение эмоций, если не развлечение. В фольклоре музыка не просто очень функциональна, но и функции эти отличны от нам привычных. Здесь, например, хорошо видны три разные функции у одной песни:

А. Собственно инструментальная (помогает укачивать младенца). Прекрасная монотонная мелодия, очень подходит.

Б. Магическая: заговором защитить все части тела младенца. 

В. Дидактическая: «вот так мама пела и каждый раз показывала – эйгеле, я запоминала»

Вообще колыбельные – то, что оказалось легче всего записать сегодня «в поле», в Москве, то что лучше всего помнят информанты, и то что они помнят даже если не помнят ничего другого. Хава Шмулевич, замечательный музыковед и этнограф из Израиля, рассказывала, что в её экспедициях на Украине в конце 80-х годов она пользовалась колыбельными, как ключом. Если информант говорил, что совсем не помнит песен, достаточно было спросить его «какую колыбельную пела вам в детстве мама» – и получить не только колыбельную, но и на полчаса записи других песен.

Здесь можно поспорить с Михаилом Лукиным, который в своей лекции для "Эшколот" сказал, что «традиционный песенный фольклор на идише прекратил своё существование, стал музейным экспонатом». Похоже, что не до конца, и песни эти ещё поются сегодня, и дай бог будут петься и дальше.

В разные годы варианты этой песни фиксировали в своих сборниках собиратели еврейского фольклора, – Береговский, Кисельгоф, Секулец и многие другие. И даже существует обработка Дмитрия Шостаковича, с русским переводом текста – спасибо Евгении Хаздан за указание на эту версию.

Мне очень важно, чтобы эта и другие песни эти шли дальше к людям, а не «пылились на полке». И очень приятно, что эту песню кроме «Лакочи» уже перехватила как эстафету певица Женя Славина, и записала на своём альбоме «Колыбельные по разным поводам».

Возвращаясь к вариантам, собранным другими исследователями: интересно, что в этих вариантах куплетов больше чем у Раисы Семёновны. Например, про ножки она поёт, а куплета про животик нет. Послушайте, почему Раиса Семёновна не знает окончания песни. Вот это «я засыпала» – одно из самых «сладких» моих воспоминаний как собирателя фольклора.

Отдельно интересно обсудить особенности языка. Мне очень нравится, например, что Раиса Семёновна поёт «слоф», но если её спросить, какой звук в этом слове, она уверенно говорит «ш», «шлоф»:

О других лингвистических особенностях этой колыбельной нам любезно согласилась рассказать Александра Полян:

Действительно, поет Раиса Семеновна «слоф» – и это одна из черт северных, литовско-белорусских, диалектов идиша. В этих диалектах недоразличаются пары свистящих и шипящих согласных, поэтому часто путаются С и Ш, З и Ж, Ц и Ч, ДЗ и ДЖ. С и Ш путаются чаще всего, и «слоф» вместо «шлоф» – это верная примета, по которой можно определить, что колыбельную поет носитель одного из северных диалектов.

Если бы Илья записал эту песню от носителя, который родом из украинского местечка, то он бы услышал не «слоф», а «шлуф» или «шлюф» (северному О соответствует южное У), не «гезунт», а «гезинт» или «гезынт»  (северному У соответствует южное И или Ы), не «брэнген», а «брэйнген» (часть северных Э в южном диалекте дифтонгизируется), не «фейгеле», а «фейгале» или «фейголэ» (так на юге произносится уменьшительный суффикс «элэ».

Но эта колыбельная – северная. Те записи ее текста, которые дошли до нас в сборниках еврейских народных песен, все имеют северное происхождение: они из Вильны, Виленской или Ковенской губернии.

Текст песни очень простой: спи – или засыпай, девочка, засыпай, засыпай, дорогая, папа тебе принесет птичку, чтобы у тебя не болел глазик. В других куплетах упоминаются и другие части тела  - и в рифму к их названиям приводятся еще какие-нибудь названия подарков: «нэзэлэ» (‘носик’) – «ѓэзэлэ» (‘зайчик’), «кэпэлэ» (‘головка’) – «эпэлэ» (‘яблочко’), «фисэлэ» (‘ножка’) – «нисэлэ» (‘орешек’).

Выше приведен текст, который спела Раиса Семеновна, его вариант в литературной фонетике и перевод. Информантка объясняет порядок расположения куплетов: сначала перечисляются части головы (глаз, нос), потом – голова, потом – все остальное.

Поскольку текст очень прост, вариантов у него не так много. В частности, в пяти сборниках еврейской народной песни – Гинзбурга-Марека, Добрушина, Береговского, Секулеца и Гольдина – приведен один и тот же вариант текста.

Варианты касаются, естественно, в первую очередь, количества куплетов: кто-то усыплял ребенка успешнее, чем мама Раисы Семеновны, и ему хватало двух-трёх куплетов, – а кому-то приходилось петь их штук шесть. Например, в сборнике Гинзбурга-Марека приводится еще и второй вариант песни, в котором всего три куплета; а в сборнике Береговского и Фефера приведен вариант с четырьмя куплетами.

Во вторую очередь, вариативен порядок расположения куплетов. В том варианте, который вошел в упомянутые пять сборников, части тела упоминаются в таком порядке: головка, ножка, ручка, животик, глазик, носик.

Список подарков во всех вариантах одинаков: с «кэпэлэ» (‘головка’) – рифмуется «эпэлэ» (‘яблочко’), с «ѓэнтэлэ»  (‘ручка’) – рифмуется «энтэлэ» (‘уточка’), с «байхэлэ»  (‘животик’) – рифмуется «йайхэлэ» – (‘бульончик’), с «эйгэлэ» (‘глазик’) – «фэйгэлэ» (‘птичка’), с «нэзэлэ» (‘носик’) – «ѓэзэлэ» (‘зайчик’). Только в одном тексте – втором варианте песни, отраженном в сборнике Гинзбурга и Марека, встречается другая рифма: парой к слову «фисэлэ» – «ножка» – оказывается «шисэлэ» – «мисочка».

В большинстве случаев никакой смысловой связи между частью тела и подарком, который привезет папа, нет: их названия объединены в пары просто по созвучию, чтобы получилась рифма. Единственное исключение – это куплет про животик: папа привезет бульончику, чтобы не болел животик.

Наконец, варьируется начало куплетов – и в этом отношении вариант, записанный от Раисы Семеновны, уникален.

Она поет: «Шлоф, шлоф, мэйдэлэ, / шлоф, шлоф, тайере» – «засыпай, засыпай, девочка, засыпай, засыпай, дорогая». Две следующие строки оканчиваются на уменьшительно-ласкательные формы существительных с безударным суффиксом -элэ – таким образом, все строки песни в ее варианте получают дактилическое окончание – ударение падает на третий с конца слог. Дактилическое окончание строки, или дактилическая клаузула – явление довольно редкое, возможное не во всем языках. В русской поэзии это считается характерной песенной чертой, свойственной фольклору или его имитациям. О поэзии на идише стиховедческих работ написано крайне мало, насколько я могу судить по своему читательскому опыту, в дактилическую клаузулу попадают преимущественно такие же уменьшительно-ласкательные формы, как и в нашем примере, и характерно это в первую очередь тоже для фольклорных песен и их имитаций. 

В сборниках Гинзбурга и Марека, Добрушина, Береговского, Секулеца и Гольдина куплеты начинаются так: «Шлоф, шлоф, шлоф, / Дэр татэ вэт форн ин дорф» – «Засыпай, засыпай, засыпай, / Папа поедет в деревню…»

Вот аудиозапись этой версии из коллекции Рут Рубин.

Между текстами в разных сборниках есть небольшое различие: Гинзбург и Марек приводят уменьшительно-ласкательные формы с артиклями мужского или женского рода – «дэр нэзэлэ», «дэр байхэлэ» («дэр» – артикль мужского рода), «ди кэпэлэ», «ди ѓэнтэлэ», «ди фисэлэ», «ди эйгэлэ» («ди» – артикль женского рода). Так они употребляются в северном диалекте, в котором нет среднего рода. В литературном же идише все уменьшительно-ласкательные формы существительных – среднего рода, и все позднейшие сборники приводят текст в соответствие с грамматикой литературного языка, заменяя «дэр» и «ди» на артикль среднего рода – «дос».

Более пространная редакция песни дает некоторое представление о семье, в которой поется колыбельная: семья живет в еврейском местечке или в городе, мама сидит дома с ребенком, а папа иногда ездит в деревню. Скорее всего, папа – купец: он скупает товары в деревне, а продает в местечке, в городе или на какой-нибудь крупной ярмарке.  Кстати, это один из характерных мотивов еврейских колыбельных: мама – рядом, а папа – где-то в разъездах.

Рассказывает Илья Сайтанов:                                  

Про стихи мы поговорили, что можно сказать о мелодии этой песни? В ней буквально пять нот, и она сильно нарушает некоторые привычные нам с музыкальной школы шаблоны. Например, мы привыкли что мелодия с большой терцией от тоники – мажорная, а с малой – минорная. Здесь мы слышим нетемперированный[1] интервал, ближе к большой терции. Нет и никакой гармонии, а значит нет и привычной нам мажор-минорной дихотомии. Ступени эти вообще условны, импровизированно меняются, и очень близки к разговорной интонации.

Близость речи и пения вообще характерна для традиционного пения, не только еврейского, и меня в своё время очень впечатлил вот этот непрерывный переход на концерте Лукерьи Андреевны Кошелевой в Доме, когда она говорила и тут же, не меняя ничего в манере запела.

Татьяна Шерстинова в одном из своих докладов на конференции «Язык, музыка и компьютерные технологии» 2015 года рассказывала, как анализируя данные корпуса «Один речевой день»[2] пыталась выделить в записях информантов все музыкальные фрагменты. И оказалось, что иногда невозможно провести границу, непонятно – человек говорит или это он уже напевает. И вот, наша мелодия близка к такому пограничью речи и музыки.

Такая конструкция не очень похожа на привычный нам фиксированный звукоряд – в таком «прото-ладу» важно направление и относительная (нестрогая) величина шага в этом направлении. О подобных, как он их называет «звуковысотных конструкциях» применительно к якутской музыке подробно пишет Эдуард Алекссев в своей работе «Якутские народные песни».

Вот это отсутствие и мажорной и минорной окраски повлияло на аранжировку, когда мы эту песню делали с группой «Лакоча». Эту идею предложила наша скрипачка Соня Кибрик. Скрипка в аккомпанементе не играет третьей ступени, а играет квинту от тоники, чтобы у вокалистки была возможность давать собственную окраску терции в мелодиии. Послушайте: