Вялый апокалипсис: 7 фактов о евреях, времени и истории
Евреи не претендуют на то, чтобы называться «отцами истории», оставив этот скромный титул Геродоту, полагая, что более пристало именоваться ее праотцами.
Евреи изобрели историю, история евреев закончилась две тысячи лет назад, еврейская история - это роман между Богом и его народом, еврейская Библия в первых абзацах разделывается с космогонией, далее же это чисто историческая книга, еврейский подход к истории совершенно не похож на христианский, первые христианские историки ориентировались именно на еврейскую модель. Несмотря на то, что эти утверждения, прозвучавшие на лекции Анны Ямпольской и Михаила Ямпольского «Сломанное время», отчасти и противоречат друг другу, все они в той или иной степени верны. Таковы евреи. Они не претендуют на то, чтобы называться «отцами истории», оставив этот скромный титул Геродоту, полагая, что более пристало именоваться ее праотцами. Однако, парадоксальным образом, евреи оказываются не только самым помнящим народом, но и наиболее яростными борцами с исторической памятью.
Факт первый: люди несчастны
Во втором «Несвоевременном размышлении», которое называется «О пользе и вреде истории для жизни», Фридрих Ницше говорит, что животные счастливы, ибо не обладают исторической памятью. Люди же, как известно, несчастны. Он пишет: «Погляди на стадо, которое пасется около тебя: оно не знает, что такое вчера, что такое сегодня, оно скачет, жует траву, отдыхает, переваривает пищу, снова скачет, и так с утра до ночи и изо дня в день, тесно привязанное в своей радости и в своем страдании к столбу мгновения и потому не зная ни меланхолии, ни пресыщения… Человек может, пожалуй, спросить животное: "Почему ты мне ничего не говоришь о твоем счастье, а только смотришь на меня?" Животное не прочь ответить и сказать: "Это происходит потому, что я сейчас же забываю то, что хочу сказать", - но тут же оно забывает и этот ответ и молчит, что немало удивляет человека». Человек несчастен, но несчастье это связано не с памятью как таковой, а с некоторой неопределенностью, которая присутствует в каждое мгновение человеческой жизни, с неким глобальным отсутствием детерминированности или, иными словами, со свободой выбора, которой человек непрестанно обременен. История - это некая социальная институция, коллективная память, сохраняющая ту информацию, которая помогает народу делать выбор в ответственные моменты. А философия истории всегда предполагает отсутствие полной детерминированности, т.е. наличие неопределенности и выбора в каждый конкретный момент.
Факт второй: Бог тоже не вполне счастлив
Библейский Бог, явленный нам как раз в своей исторической ипостаси, совершенно не похож на бога философов, на «недвижимое движущее» Аристотеля. Это движущийся движитель, он Бог всесильный, но и страдающий. Особое внимание обратил на это знаменитый историк религии и теолог ((http://en.wikipedia.org/wiki/Abraham_Joshua_Heschel Авраам Хешель)), который называл библейского Бога Богом патоса (страдания).
«Посмотрите еще раз на вашего бессердечного Бога», – писал Хешель, критикуя философов. При ближайшем рассмотрении окажется, что он вовсе не всемогущий, вернее, это вы¸ философы, не даете ему таковым быть. Предположим, Бог захотел бы поучаствовать в человеческой истории, окунуться в нее, что неизбежно влечет за собой страдания. Философ запретил бы ему это, поскольку божеству не подобает вести себя подобным образом. Очевидно, что бог философов – это узник, чьи оковы – философские спекуляции. Но библейский Бог «делает то, что ему заблагорассудится». Он мог бы сказать философам: «Мои пути не ваши пути, и мои мысли не ваши мысли. Будь вы на моем месте, вы бы никогда ни во что подобное не ввязались, не стали бы делить с людьми их беды и радости. А я это сделал».
Факт третий: Еврейская история закончилась 2 тысячи лет назад
Мы не знаем в точности, какое из описываемых Библией событий стало началом еврейской истории. Было ли это обетование о многочисленном народе, данное Аврааму, сон Яакова, событие Исхода или что-то другое. Зато мы точно знаем, что еврейская история пусть и не вовсе закончилась, но прервалась с началом рассеяния.
В своей знаменитой книге «Захор», ставшей интеллектуальным бестселлером на Западе, профессор Йосеф Йерушалми задается вопросом, почему мудрецы Талмуда не пожелали продолжить историческое повествование с того места, где оно обрывается в Библии? Йерушалми пишет: «Мудрецы видели в Танахе нечто большее, нежели хранилище прошлого. Они различали за событиями библейской эпохи контуры единого исторического мироздания, облик самой Истории во всей ее полноте. И они хорошо выучили урок своих священных книг. Мудрецы знали, что история имеет цель — водворение царства Божия на земле, и верили, что евреи призваны сыграть в этом ключевую роль. Они были убеждены в вечности и нерушимости завета между Богом и Его народом, хотя евреи не раз и не два восставали против завета, всякий раз жестоко расплачиваясь за это. Танах, помимо прочего, научил мудрецов, что пульс истории зачастую бьется в глубине событий, незаметный поверхностному взгляду. Невидимая история обладает большей реальностью, чем способен заметить мир, ослепленный блеском своих иллюзий, оглушенный грохочущей поступью мнимых сил, вослед которым он устремляется к новым и новым заблуждениям… Возможно, отсутствие исторических сочинений в наследии мудрецов объясняется — какой бы иронией это ни казалось — полным и безусловным приятием библейского взгляда на историю. Историческое повествование Танаха в руках мудрецов стало волшебным зеркалом, позволяющим увидеть и объяснить весь дальнейший ход истории».
Тем не менее, Йерушалми замечает, что «связь между библейской заповедью “помнить” и любознательным интересом к прошлому невелика. Израилю заповедано быть “царством священников и народом святым”, но нигде нет даже намека на то, что он должен стать “народом историков”. И действительно, Танах будто задается целью преуменьшить, если не унизить, еврейскую национальную гордость. Это происходит оттого, что забвение исторических событий — не самое большое зло; страшней утратить их адекватное видение, исказить отношение к ним». Итак, еврейская история в каком-то смысле закончилась, закруглилась 2 тысячи лет назад. И возобновится только с приходом Мессии, с наступлением Эсхатона.
Факт четвертый: пророки видят, мудрецы знают, евреи ждут
Возникает разрыв между прошлым и будущим, между библейской божественной историей, хрониками Бога исторического и пришествием Мессии (Избавлением). История заканчивается в тот момент, когда Бог перестает действовать в ней непосредственным образом и возобновиться лишь в последние времена. Между двумя этим событиями простирается пустыня своеобразного безвременья, заполненного для евреев исполнением заповедей, изучением Торы и молитвой. В эпоху Писания значение некоторых событий открывалось внутреннему взору пророков, но прекращение пророчества сделало историческое откровение невозможным. Поэтому две тысячи лет евреи живут в напряженном ожидании возобновления истории, которое может случиться в любой момент.
Факт пятый: христиане тоже ждут
Христиане, ожидающие второго пришествия, в каком-то смысле повторяют судьбу своих старших авраамических братьев. Они тоже ждут, терпеливо и смиренно. Нельзя сказать, чтобы ожидание избавления было бы у них менее интенсивным, чем у евреев, однако качество этого ожидания несколько иное. Богословское учение о катехоне, об отложенном конце времен может прояснить различие между еврейским и христианским подходами. Катехон (греч. ο κατέχων — Удерживающий) — нечто временно существующее в мире и препятствующее наступлению конца света. Учение о катехоне основывается на словах апостола Павла во Втором Послании к Фессалоникийцам. Там он говорит о невозможности наступления конца мира, пока не «взят от среды удерживающий теперь» (2 Фесс. 2:7). Под Удерживающим в христианской традиции подразумеваются империи, государственная власть. Таким образом, формальные государственные институты не просто выполняют свою политическую роль, но и в каком-то смысле удерживают существующий миропорядок, не давая ему двигаться в сторону апокалипсиса. Именно это делает осмысленным историю этих империй, что, собственно, и поддерживает на протяжении многих веков интерес к исторической науке на Западе.
Сегодня, когда уже нет великих империй, когда ослабевает влияние христианской церкви, когда даже апокалипсис представляется чем-то малореальным, а если и возможен, то вялый, вновь актуализуются некоторые специфически еврейские концепции восприятия истории и времени, уходящие корнями в еврейскую мистику.
Факт шестой: Мгновения – это дверь в ничто
Ницше в «Заратустре», разъясняя свое учение о вечном возвращении, рисует следующую картинку: «"Взгляни на эти ворота, карлик! -- продолжал я. -- У них два лица. Две дороги сходятся тут: по ним никто еще не проходил до конца. Этот длинный путь позади -- он тянется целую вечность. А этот длинный путь впереди -- другая вечность. Эти пути противоречат один другому, они сталкиваются лбами, -- и именно здесь, у этих ворот, они сходятся вместе. Название ворот написано вверху: "Мгновенье"». Это образ перекликается с еврейскими представлениями о времени, которые существенно отличаются от современных европейских. Время – это не пустая бесконечность, каждое конкретное мгновение – это своеобразный мост из прошлого в будущее или ворота, в которых в любой момент может показаться Миссия, т.е. каждый момент мир может измениться целиком.
Библейская история завершилась много столетий назад, но возобновиться она может в любой момент, и к этому нужно быть готовым постоянно. Очевидно, что такой подход отрицает любое эволюционное развитие, любое поступательное движение, в политическом смысле приближая это учение к анархизму. Функция библейского пророка – это соединение, скрепление позвонков прошлого и будущего, в сущности -- штопка реальности. Именно пророк помогает народу всякий раз принять верное решение, которое позволяет длиться истории, а прошлому становиться будущим. Разумеется, после завершения пророчества, завершается или, вернее, закукливается и история, возобновить которую может лишь Мессия.
Факт седьмой: Мессия до сих пор медлит
Последний по времени значительный всплеск еврейского мессианизма связан с кругом еврейских интеллектуалов начала XX в., так называемого «поколения 1914 года». Наиболее значительные имена здесь -- это Георг Лукач, Вальтер Беньямин, Франц Кафка, Гершом Шолем. Несмотря на то, что взгляды этих людей были подчас диаметрально противоположными, для всех них характерен радикальный мессианизм, отвергающий ценность поступательного движения или развития, в том числе и исторического. В основе их мировоззрения лежала сложная смесь анархизма, еврейских мистических идей и романтического антикапитализма. По словам Гершома Шолема, мессианская идея вмещает в себе «идеальное содержание прошлого и вместе с тем предлагает образ будущего». Это возвращает нас к умению пророков осуществлять переход от прошлого к будущему. Этот новый мессианский иудаизм ставил целью не просто возрождение еврейской культуры или даже государства, но глобальную трансформацию человека и общества. Для раннего Лукача и Беньямина наступление мессианской эпохи связывалось с критикой традиционного представления об истории.
Вальтер Беньямин писал в приложениях к своей работе «О понятии истории»: «Историзм удовлетворяется тем, что устанавливает каузальную связь между различными моментами истории. Но ни один факт не является, будучи причиной, тем самым уже историческим. Он становится таковым задним числом, благодаря событиям, которые могут быть отделены от него тысячелетиями. Исходящий из этого историк прекращает перебирать в руках череду событий, словно четки. Он улавливает отношения, в которые вступает его собственная эпоха с некоторой совершенно определенной эпохой прошлого. Так он закладывает основание понятия современности как «актуального настоящего» [Jetztzeit], в которое вкраплены осколки мессианского времени».
Далее Беньямин замечает: «Как известно, иудеям было запрещено испытывать будущее. Зато Тора и Молитвенник наставляли их в воспоминании. Благодаря этому для них было расколдовано будущее, под чары которого попадают те, кто прибегает к помощи прорицателей. Однако поэтому будущее не было для иудеев гомогенным и пустым временем. Потому что в нем каждая секунда была маленькой калиткой, в которую мог войти Мессия». Не совсем понятно, насколько эти слова Беньямина соответствуют мировоззрению древних иудеев, а в какой степени передают его собственные взгляды. Ясно одно – Мессия до сих пор медлит.
Текст: Мария Эндель
Факт первый: люди несчастны
Во втором «Несвоевременном размышлении», которое называется «О пользе и вреде истории для жизни», Фридрих Ницше говорит, что животные счастливы, ибо не обладают исторической памятью. Люди же, как известно, несчастны. Он пишет: «Погляди на стадо, которое пасется около тебя: оно не знает, что такое вчера, что такое сегодня, оно скачет, жует траву, отдыхает, переваривает пищу, снова скачет, и так с утра до ночи и изо дня в день, тесно привязанное в своей радости и в своем страдании к столбу мгновения и потому не зная ни меланхолии, ни пресыщения… Человек может, пожалуй, спросить животное: "Почему ты мне ничего не говоришь о твоем счастье, а только смотришь на меня?" Животное не прочь ответить и сказать: "Это происходит потому, что я сейчас же забываю то, что хочу сказать", - но тут же оно забывает и этот ответ и молчит, что немало удивляет человека». Человек несчастен, но несчастье это связано не с памятью как таковой, а с некоторой неопределенностью, которая присутствует в каждое мгновение человеческой жизни, с неким глобальным отсутствием детерминированности или, иными словами, со свободой выбора, которой человек непрестанно обременен. История - это некая социальная институция, коллективная память, сохраняющая ту информацию, которая помогает народу делать выбор в ответственные моменты. А философия истории всегда предполагает отсутствие полной детерминированности, т.е. наличие неопределенности и выбора в каждый конкретный момент.
Факт второй: Бог тоже не вполне счастлив
Библейский Бог, явленный нам как раз в своей исторической ипостаси, совершенно не похож на бога философов, на «недвижимое движущее» Аристотеля. Это движущийся движитель, он Бог всесильный, но и страдающий. Особое внимание обратил на это знаменитый историк религии и теолог ((http://en.wikipedia.org/wiki/Abraham_Joshua_Heschel Авраам Хешель)), который называл библейского Бога Богом патоса (страдания).
«Посмотрите еще раз на вашего бессердечного Бога», – писал Хешель, критикуя философов. При ближайшем рассмотрении окажется, что он вовсе не всемогущий, вернее, это вы¸ философы, не даете ему таковым быть. Предположим, Бог захотел бы поучаствовать в человеческой истории, окунуться в нее, что неизбежно влечет за собой страдания. Философ запретил бы ему это, поскольку божеству не подобает вести себя подобным образом. Очевидно, что бог философов – это узник, чьи оковы – философские спекуляции. Но библейский Бог «делает то, что ему заблагорассудится». Он мог бы сказать философам: «Мои пути не ваши пути, и мои мысли не ваши мысли. Будь вы на моем месте, вы бы никогда ни во что подобное не ввязались, не стали бы делить с людьми их беды и радости. А я это сделал».
Факт третий: Еврейская история закончилась 2 тысячи лет назад
Мы не знаем в точности, какое из описываемых Библией событий стало началом еврейской истории. Было ли это обетование о многочисленном народе, данное Аврааму, сон Яакова, событие Исхода или что-то другое. Зато мы точно знаем, что еврейская история пусть и не вовсе закончилась, но прервалась с началом рассеяния.
В своей знаменитой книге «Захор», ставшей интеллектуальным бестселлером на Западе, профессор Йосеф Йерушалми задается вопросом, почему мудрецы Талмуда не пожелали продолжить историческое повествование с того места, где оно обрывается в Библии? Йерушалми пишет: «Мудрецы видели в Танахе нечто большее, нежели хранилище прошлого. Они различали за событиями библейской эпохи контуры единого исторического мироздания, облик самой Истории во всей ее полноте. И они хорошо выучили урок своих священных книг. Мудрецы знали, что история имеет цель — водворение царства Божия на земле, и верили, что евреи призваны сыграть в этом ключевую роль. Они были убеждены в вечности и нерушимости завета между Богом и Его народом, хотя евреи не раз и не два восставали против завета, всякий раз жестоко расплачиваясь за это. Танах, помимо прочего, научил мудрецов, что пульс истории зачастую бьется в глубине событий, незаметный поверхностному взгляду. Невидимая история обладает большей реальностью, чем способен заметить мир, ослепленный блеском своих иллюзий, оглушенный грохочущей поступью мнимых сил, вослед которым он устремляется к новым и новым заблуждениям… Возможно, отсутствие исторических сочинений в наследии мудрецов объясняется — какой бы иронией это ни казалось — полным и безусловным приятием библейского взгляда на историю. Историческое повествование Танаха в руках мудрецов стало волшебным зеркалом, позволяющим увидеть и объяснить весь дальнейший ход истории».
Тем не менее, Йерушалми замечает, что «связь между библейской заповедью “помнить” и любознательным интересом к прошлому невелика. Израилю заповедано быть “царством священников и народом святым”, но нигде нет даже намека на то, что он должен стать “народом историков”. И действительно, Танах будто задается целью преуменьшить, если не унизить, еврейскую национальную гордость. Это происходит оттого, что забвение исторических событий — не самое большое зло; страшней утратить их адекватное видение, исказить отношение к ним». Итак, еврейская история в каком-то смысле закончилась, закруглилась 2 тысячи лет назад. И возобновится только с приходом Мессии, с наступлением Эсхатона.
Факт четвертый: пророки видят, мудрецы знают, евреи ждут
Возникает разрыв между прошлым и будущим, между библейской божественной историей, хрониками Бога исторического и пришествием Мессии (Избавлением). История заканчивается в тот момент, когда Бог перестает действовать в ней непосредственным образом и возобновиться лишь в последние времена. Между двумя этим событиями простирается пустыня своеобразного безвременья, заполненного для евреев исполнением заповедей, изучением Торы и молитвой. В эпоху Писания значение некоторых событий открывалось внутреннему взору пророков, но прекращение пророчества сделало историческое откровение невозможным. Поэтому две тысячи лет евреи живут в напряженном ожидании возобновления истории, которое может случиться в любой момент.
Факт пятый: христиане тоже ждут
Христиане, ожидающие второго пришествия, в каком-то смысле повторяют судьбу своих старших авраамических братьев. Они тоже ждут, терпеливо и смиренно. Нельзя сказать, чтобы ожидание избавления было бы у них менее интенсивным, чем у евреев, однако качество этого ожидания несколько иное. Богословское учение о катехоне, об отложенном конце времен может прояснить различие между еврейским и христианским подходами. Катехон (греч. ο κατέχων — Удерживающий) — нечто временно существующее в мире и препятствующее наступлению конца света. Учение о катехоне основывается на словах апостола Павла во Втором Послании к Фессалоникийцам. Там он говорит о невозможности наступления конца мира, пока не «взят от среды удерживающий теперь» (2 Фесс. 2:7). Под Удерживающим в христианской традиции подразумеваются империи, государственная власть. Таким образом, формальные государственные институты не просто выполняют свою политическую роль, но и в каком-то смысле удерживают существующий миропорядок, не давая ему двигаться в сторону апокалипсиса. Именно это делает осмысленным историю этих империй, что, собственно, и поддерживает на протяжении многих веков интерес к исторической науке на Западе.
Сегодня, когда уже нет великих империй, когда ослабевает влияние христианской церкви, когда даже апокалипсис представляется чем-то малореальным, а если и возможен, то вялый, вновь актуализуются некоторые специфически еврейские концепции восприятия истории и времени, уходящие корнями в еврейскую мистику.
Факт шестой: Мгновения – это дверь в ничто
Ницше в «Заратустре», разъясняя свое учение о вечном возвращении, рисует следующую картинку: «"Взгляни на эти ворота, карлик! -- продолжал я. -- У них два лица. Две дороги сходятся тут: по ним никто еще не проходил до конца. Этот длинный путь позади -- он тянется целую вечность. А этот длинный путь впереди -- другая вечность. Эти пути противоречат один другому, они сталкиваются лбами, -- и именно здесь, у этих ворот, они сходятся вместе. Название ворот написано вверху: "Мгновенье"». Это образ перекликается с еврейскими представлениями о времени, которые существенно отличаются от современных европейских. Время – это не пустая бесконечность, каждое конкретное мгновение – это своеобразный мост из прошлого в будущее или ворота, в которых в любой момент может показаться Миссия, т.е. каждый момент мир может измениться целиком.
Библейская история завершилась много столетий назад, но возобновиться она может в любой момент, и к этому нужно быть готовым постоянно. Очевидно, что такой подход отрицает любое эволюционное развитие, любое поступательное движение, в политическом смысле приближая это учение к анархизму. Функция библейского пророка – это соединение, скрепление позвонков прошлого и будущего, в сущности -- штопка реальности. Именно пророк помогает народу всякий раз принять верное решение, которое позволяет длиться истории, а прошлому становиться будущим. Разумеется, после завершения пророчества, завершается или, вернее, закукливается и история, возобновить которую может лишь Мессия.
Факт седьмой: Мессия до сих пор медлит
Последний по времени значительный всплеск еврейского мессианизма связан с кругом еврейских интеллектуалов начала XX в., так называемого «поколения 1914 года». Наиболее значительные имена здесь -- это Георг Лукач, Вальтер Беньямин, Франц Кафка, Гершом Шолем. Несмотря на то, что взгляды этих людей были подчас диаметрально противоположными, для всех них характерен радикальный мессианизм, отвергающий ценность поступательного движения или развития, в том числе и исторического. В основе их мировоззрения лежала сложная смесь анархизма, еврейских мистических идей и романтического антикапитализма. По словам Гершома Шолема, мессианская идея вмещает в себе «идеальное содержание прошлого и вместе с тем предлагает образ будущего». Это возвращает нас к умению пророков осуществлять переход от прошлого к будущему. Этот новый мессианский иудаизм ставил целью не просто возрождение еврейской культуры или даже государства, но глобальную трансформацию человека и общества. Для раннего Лукача и Беньямина наступление мессианской эпохи связывалось с критикой традиционного представления об истории.
Вальтер Беньямин писал в приложениях к своей работе «О понятии истории»: «Историзм удовлетворяется тем, что устанавливает каузальную связь между различными моментами истории. Но ни один факт не является, будучи причиной, тем самым уже историческим. Он становится таковым задним числом, благодаря событиям, которые могут быть отделены от него тысячелетиями. Исходящий из этого историк прекращает перебирать в руках череду событий, словно четки. Он улавливает отношения, в которые вступает его собственная эпоха с некоторой совершенно определенной эпохой прошлого. Так он закладывает основание понятия современности как «актуального настоящего» [Jetztzeit], в которое вкраплены осколки мессианского времени».
Далее Беньямин замечает: «Как известно, иудеям было запрещено испытывать будущее. Зато Тора и Молитвенник наставляли их в воспоминании. Благодаря этому для них было расколдовано будущее, под чары которого попадают те, кто прибегает к помощи прорицателей. Однако поэтому будущее не было для иудеев гомогенным и пустым временем. Потому что в нем каждая секунда была маленькой калиткой, в которую мог войти Мессия». Не совсем понятно, насколько эти слова Беньямина соответствуют мировоззрению древних иудеев, а в какой степени передают его собственные взгляды. Ясно одно – Мессия до сих пор медлит.
Текст: Мария Эндель