Podcast #34 Macaronic Songs I

Скачать эпизод целиком (mp3) | Слушать на: Apple Podcasts | Яндекс Музыка | Spotify | TuneIn | Bookmate

Еврейские макаронические песни (1)

Зачем хасидам (родным языком которых был идиш, а языком учености и молитвы – иврит) петь о своих религиозных делах на славянском языке, которого они могли даже не знать? В новом выпуске подкаста Radio Eshkolot музыковед Хава Шмулевич и музыкант Илья Сайтанов рассказывают о макаронизме (смешении языков) в еврейских песнях.

Добрый день. C вами Хава Ванникова (Шмулевич). И Илья Сайтанов.

Хава: Я хочу вас познакомить с одной интересной еврейской песней. Давайте для начала я спою вам ее первый куплет:

Отца в дому покину, покину,
Та й до Чернобель поеду, поеду.
Вот хорошо! Вот славно!
Эй!
Наша еврейская служба чернобельская,
У-ха-ха!

О чем и о ком эта песня? Это песня чернобыльских хасидов, и повествует она об их преданности своему ребе, ради встречи с которым праведный хасид готов отца родного в доме оставить, чтобы поехать к своему наставнику. Что здесь странно? Странно, согласитесь, слышать еврейскую песню на нееврейском языке (а это ее реальный язык, не перевод!). Пели ее хасиды, родным языком которых был идиш, а русский они (или их слушатели) могли даже и не знать. Вообще-то, язык хасидской песни – это, преимущественно, язык слогов, на которые распевались хасидские мелодии («нигуним») – типа «ай-ай-ай», «тири-дири-дам», «ям-бам-бам» и т.д. А если говорить о песнях со словами, то иногда для них использовали разговорный язык (идиш), но, как правило, это был всё же «святой язык» («лошн койдеш»), т.е. иврит, и на нём пели отрывки из канонических религиозных текстов, часто со слогами вперемешку. Примерно вот так:

Автор музыки р. Шмуэль Элиягу Тауб, моджицкий Ребе, соч. 1955 г. Исполняет Бен Цион Шенкер. Текст Теhилим 107:1 (Псалтирь 106:1).

Так звучит типичный язык хасидской песни. А вот язык песни, которую я вам вначале представила, совсем другой – это, как вы могли убедиться, язык русский, с небольшой примесью украинского (заметили? – вместо «да и в Чернобыль» поется на украинский манер «та й до Чернобыль»); а вот еврейских слов в тексте нет совсем. Спрашивается, зачем же хасидам петь о своих внутриобщинных делах на нееврейском языке? Для чего предназначена и кому адресована такая песня? На самом деле, это отдельный интересный вопрос, который, я надеюсь, мы сможем обсудить в одном из следующих подкастов. Сейчас я бы хотела заострить ваше внимание на другом языковом аспекте чернобыльской песни.

Давайте познакомимся с другими куплетами. Каждый куплет представляет собой шаблон с одной переменной, и эта переменная ­– первое слово куплета, которое сообщает нам, кого именно готов покинуть хасид, отправляясь к своему ребе. Как мы понимаем, песня эта народная, эти слова могут варьироваться, но я предлагаю рассмотреть некий специфический вариант, который приведен в сборнике Менахема Кипниса «80 еврейских народных песен» (сборник был выпущен в Варшаве в 1925 году). Итак: 1-й куплет ­– «отца» в дому покину, 2-й – «брата», 3-й – «гверес», 4-й – «дядьку».

Тут у нас появляется еврейское слово, причем даже не на идише, а на иврите: гверес, т.е. «госпожа», в данном контексте – «жена». Вопрос: зачем вдруг употребляется еврейское слово? Почему жена так выделяется из списка? Разве нельзя использовать вместо этого русское слово или украинское (жену в дому покину; жинку в дому покину)? Теоретически, стороннего исследователя это могло бы натолкнуть на какие-то феминистские толкования ­– понятно, что «святой язык» просто так не станут применять к кому попало (казалось бы!). Но на самом деле, как мы сейчас увидим, всё проще, и по смысловой нагрузке слово «гверес» не отличается от остальных.

Мне кажется, что с точки зрения носителя исключительно славянской культуры, выбор переменных слов в этой песне, и, соответственно, порядок куплетов, выглядит хаотичным и даже как бы нелогичным. Например, если упоминают отца, почему не спеть следующий куплет о матери? Если упоминают брата, почему не спеть следом про сестру? Такой порядок был бы логичен для славянской песни.

Илья: Давайте, например, послушаем польскую песню, в которой героиня по очереди отказывается поделиться яблочком со своими родными: отцом, матерью, братом и  сестрой. Яблочко она приберегает для своего любимого. Это колядка, которую поют засидевшимся в девках, чтобы они в том же году вышли замуж.

U tej Marysi pod okienejkiem zielona. Поют Станислав Чепля и ансамбль «Дунае». Текст

Хава: Вернемся к русскоязычной песне чернобыльских хасидов. Еврейский слушатель, а тем более носитель песни, воспринимающий ее через призму еврейской культуры, несомненно, узрит строгую логику именно в таком чередовании куплетов, как я вам привела: отца, брата, гверес, дядьку. Я вам больше скажу: для этого слушателя все перечисленные слова привносят в русский текст еврейский элемент – в виде одной очень узнаваемой структуры из еврейского языка. Чтобы эту структуру обнаружить, достаточно записать слова еврейскими буквами – как они, собственно, и записаны в сборнике Кипниса.

В таком виде сразу становится понятно, что куплеты расположены в порядке еврейского алфавита: «алеф» – «отца», «бейс» – «брата», «гимл» – та самая «гверес», которая жена, «далед», соответственно, – «дядька». Разумеется, можно продолжить в том же духе – благо, к нашим услугам сразу несколько языков: русский, украинский, идиш и иврит, – главное, чтобы каждый куплет начинался со следующей буквы еврейского алфавита.  

Алфавитная последовательность – один из самых излюбленных приемов в еврейской поэзии. Он встречается в самых разных еврейских источниках: если мы откроем Танах, то обнаружим его и в псалмах Давида, и в притчах Соломона, и в «Плаче Иеремии»; а в средневековой еврейской поэзии и подавно. В пиютим и кинес (религиозных гимнах и плачах) – т.е. жанрах еврейской поэзии, которые составили существенную часть литургии, –  слова, строфы или куплеты часто выстраиваются в алфавитном порядке (прямом или обратном). До сегодняшнего дня эти жанры используются повсеместно и постоянно. Например, невозможно представить себе традиционную встречу царицы-субботы, на которой у накрытого стола не исполнялся бы гимн хозяйке «Эшет хаиль» (к слову, о феминизме!), – и это тоже алфавитный отрывок, взятый из Книги притчей Соломоновых:

Эшес хаиль (Притчи, 31:10-31) муз. р. Бен Циона Шенкера, исп. автор, зап. 1960 г.

Текст и перевод

Марокканская версия:

Благодаря такой вот широкой распространенности и пиетету к еврейской букве вообще, алфавитный акростих прижился и в народной еврейской песне.  Мы находим этот прием в самых разных жанрах, от застольных песен до рекрутских. И, конечно, часто он появляется в песнях учеников еврейских школ (хедеров и ешив).

А штекеле. Исп. Хеня (Аня) Плотник, фольклорная запись, сделанная в Сороках (Молдова) в 2005 году 
Текст и перевод
Песенке «А штекеле» посвящён отдельный выпуск блога Ицика Готтесмана “Yiddish song of the week”.

Естественно, в большинстве случаев алфавитные песни – это песни на иврите или на идише. Чернобыльская песня, использующая алфавитный акростих в тексте на нееврейском языке, ­с которой мы начали наш подкаст, – это, скажем так, «эксклюзив». И всё же, она не уникальна. Два подобных примера приводит классик белорусской литературы Змитрок Бядуля (он же Самуил Плавник). Эти примеры он опубликовал в своей этнографической статье 1918-го года «Евреи в Белоруссии. Бытовые штрихи».

Первый пример ­– клянченье нищего: «Ах, брацьця, галубцы, давайце галоднаму вашаму жабраку хлеба троху. Я ­– калека, ламака, мучальнік. Не магу служыць у пана. Чым-кольвек ратуйце сьляпога татуню» (Спасибо Зислу Слеповичу за помощь с белорусским произношением).

Согласитесь, что опознать в этой последовательности белорусских слов еврейский алфавит может только тот, у кого на это «заточено ухо». Я не исключаю, что данный текст содержал скрытый посыл «для своих», своего рода код: если нищий хотел получить подаяние и от евреев, и от неевреев, он мог оперировать таким вот текстом «с двойным дном», и тогда в глазах белорусов он был белорусом, а евреи ­вычисляли его как еврея. На самом деле, это только моя версия, но мне кажется, она вполне имеет право на существование.

Вторая алфавитная песня, приводимая Бядулей, не менее интересна. Припев ее состоит из одного лишь еврейского слова на иврите «балайло» (т.е. «ночью»), а вот куплеты представляют собой короткие белорусские поговорки, опять-таки в порядке еврейского алфавита:

Я попробовала поискать эти поговорки в белорусском фольклоре (в сборниках, в т.ч. старых, и через интернет), но ничего подобного не нашла. Не могу утверждать, но что-то мне подсказывает, что, эти т.н. «поговорки» просто импровизировались на ходу.

Что стоит за словом «балайло» («ночью»)? К сожалению, Бядуля не приводит мелодию, и это жаль, она могла бы дать подсказку. Я подозреваю, что эту песню исполняли на какой-то всем известный мотив. Нам с вами остается гадать над текстом.

Припев «балайло» вызывает ассоциацию с пиютом Яная V-VI века «Увхен ваеhи бахаци hалайло». Он входил в блок застольных песен пасхальной Агады и был хорошо известен в широких еврейских кругах. В этом пиюте перечисляются в алфавитном порядке различные чудеса, которые были ниспосланы евреям ночью. Соответственно, каждая строфа заканчивается одной из форм слова «лайло» («ночь»). См. текст и перевод.

Пример Бядули с белорусскими поговорками и припевом «балайло» звучит как пародия на пиют, который мы только что прослушали. Кто же исполнял эту песню и при каких обстоятельствах? Из описаний Бядули это понять довольно трудно. Он предваряет текст таким пояснением: «У евреев есть нечто похожее на белорусскую колядную козу. На Дзяды во время выпивки один одевается козой и поёт белорусские пословицы в порядке еврейского алфавита». К Дзядам ­– белорусскому дню поминовения предков ­– евреи отношения не имеют; и козу на него не водят и не напиваются ­– ни евреи, ни белорусы.

Перечисленные действия (переодевание, питие и пение очень своеобразных песен) больше подходят для еврейского праздника Пурим. Пурим, конечно, отмечается весной, а Дзяды ­– сегодня ­– в ноябре. Но Дзяды у белорусов отмечались несколько раз в году. И, видимо, имелись в виду весенние Дзяды. Тогда и песня-пародия отлично вписывается в весёлый еврейский праздник-карнавал! Давайте послушаем пуримский пародийный пиют во славу вина, приписываемый Ибн Габиролю, с множественными отсылками к текстам из Писания.

Пуримские пародии действительно были очень популярны на самые разные еврейские религиозные тексты и ритуалы: это могли быть стилизации под проповеди или талмудические трактаты, а могли быть и пародии на молитвы и пиюты, в т.ч. пасхальные. Кстати, одно из ночных чудес, упомянутых в пасхальном пиюте «Увхен ваеhи бахаци hалайло», связано именно с Пуримом ­– это чудо, описанное в свитке Эсфири, когда наступает переломный момент в спасении евреев от козней злодея Амана.

И не исключено, что если Бядуля описывает пародию на пасхальный ритуал, то и переодевание в козу тоже связано с пасхальным персонажем ­– а именно, с козликом, которого купил папа за два гроша, героем традиционной пасхальной песенки «Хад гадьо»:

Поют Ицхак и Мордехай Брум

Илья: Алфавитные песни известны, разумеется и в других культурах. Самое очевидное – это детские песни, помогающие учить алфавит. Мне известны такие примеры из Греции (текст):

и Англии (текст и даже книжка с иллюстрациями):

В Америке есть очень распространённая народная песня «Алфавит лесоруба» – The Lumberman's Alphabet (текст):



По ссылке в разделе cross-references приведены другие англоязычные примеры алфавитных песен.

Если вы знаете алфавитные песни на других языках – напишите, пожалуйста, авторам подкаста (Илья Сайтанов rslon@mail.ru, Хава Шмулевич hebron69@gmail.com).

Хава: Подведём итоги. Как мы видим, алфавитные песни были распространены в разных национальных традициях. В чём уникальность чернобыльской песни «Отца в дому покину» и приводимых Змитроком Бядулей примеров – «Ах, брацьця, галубцы» и «Балайло»? Они построены по принципу межъязыковой игры. Такой приём – смешение разных языков в рамках одного текста – называется «макаронизм». Он может создаваться самыми разными способами.  Мы видели макаронический эффект за счет организации русских или белорусских слов в порядке еврейского алфавита. Цели смешения языков могут быть разные – комический эффект, или, например, как в тексте нищего попрошайки, намёк для своих на национальность исполнителя.

Есть много других макаронических приёмов. Вообще, макароника в еврейской народной песне – явление исключительно интересное и многообразное. Я его изучаю последние несколько лет, и надеюсь, что у нас с вами будет возможность обсудить эту тему в будущем более развернуто – продолжение следует.

Напоследок, давайте послушаем, наконец, полностью ту самую песню чернобыльских хасидов, с которой начался наш сегодняшний подкаст: