Podcast #29 Soviet Labukh Music (2)

Скачать эпизод целиком (mp3) | Слушать на: Apple Podcasts | Яндекс Музыка | Spotify | TuneIn | Bookmate

Архивы КГБ, эксклюзивные интервью и редкие записи – во второй части подкаста Radio Eshkolot, посвященного советским ресторанным музыкантам-лабухам. Составители и ведущие – Митя Храмцов («Добраночь») и Илья Сайтанов («Лакоча»). Не забудьте сначала послушать первую часть подкаста и прилагающийся к ней комментированный плейлист.

Еврейская музыка в советском ресторане (часть 2)

С вами Илья Сайтанов и Митя Храмцов. Мы продолжаем начатый в недавнем подкасте рассказ о еврейской музыке в советском ресторане. В качестве эпиграфа послушаем одесского музыканта Семёна Палея:

И мама моя, и папа знали очень много песен. В двадцатые годы, когда они были молодые, мама даже училась в школе еврейской рабочей молодёжи, Евромол называлась. Они встречались. Были коллективы, где даже русские и украинские люди были вынуждены выучить идиш чтобы работать с еврейскими коллективами. В нашем дворе был один человек, украинец, он был мельником, но он говорил на идиш лучше, чем евреи. Это эпоха двадцатых, начала тридцатых годов. А потом начался тридцать седьмой год. И сороковый, когда Бабеля расстреляли. И стало всё понятно. Что лучше сидеть очень, очень тихо, и ничего о своём еврействе не говорить. И в это время началось вот это самое, когда Абрамович стал Ивановым, Хаим стал Васей, и так далее, и так далее. Началась такая вот мимикрия, чтобы быть как все, русскими или «советским человеком», вот такая формулировка была.

Был большой страх за всё, что касается еврейства. Я ведь ещё при Сталине жил. В пятьдесят третьем году мне было пятнадцать лет, а уже начиналось дело врачей, и готовилось передвижение евреев на Дальний Восток. Это страшное время было. Но Сталин умер, и как-то это дело притихло. И даже потом появился Хрущёв, чьё время было названо «оттепелью». И казалось, что еврейское искусство возродится. Но это продолжалось четыре-пять лет. А потом снова стали закручивать гайки и контролировать всё то, что делалось на эстраде. Тем более, что по радио бесконечно шли лекции о том, что Израиль – это враг Советского союза, что сионисты – это враги Советского Союза. А те кто поёт еврейские песни – это их агенты.

Илья Сайтанов:

Мы начнём с хрущёвских шестидесятых годов, и посмотрим, как менялось отношение государства к еврейской музыке в ресторане. Около 1963 года моя мама, Наталья Сайтанова, ходила слушать еврейский оркестр со скрипкой и пением на идиш в ресторан недалеко от метро «Бауманская» в Москве.

Наталья Сайтанова:

Из того что они реально пели и мне запомнилось, у них было два ключевых номера, и самый главный был «А идн койфтн папиросн», знаешь такой? «...сироту вы пожалейте, ноги мои босы» и так далее. Это у них каждый раз было. А второй – «Купите бублики».

Илья: А на каком языке? То есть поют на идиш, получается?

Наталья Сайтанова: Пели все на идиш. Или на таком смешанном как «А идн койфтн папиросн». Но, например, «Бублики» они пели по-русски, естественно.

Илья: Танцевал кто-то?

Наталья Сайтанова: Нет, никогда не танцевали. Хотя «Хаву нагилу» они играли.

Илья: И, по её воспоминаниям, музыка эта звучала свободно, без ограничений: 

Наталья Сайтанова: Здесь, судя по всему, никаких запретов не было. Это как раз была, фактически, то, что называется оттепель.

Илья Сайтанов: А из справки КГБ Украинской ССР мы понимаем, что уже в 1972 году эти песни считались песнями «неблагонадёжными», не входили в «утверждённый репертуар»:

В ряде ресторанов городов Симферополя, Евпатории, Алушты и Феодосии Крымской области в последнее время имеет место исполнения оркестрами мелодий «Семь сорок» и «Хава нагива», пользующихся большой популярностью среди националистически настроенных евреев.

Оркестрами ресторанов г. Николаева систематически исполняются еврейские песни и мелодии «Семь сорок», «Купите папиросы», «Мальчик из гетто», «Плач Израиля», «Мясоедовская» и другие не входящие в репертуар оркестра.

В 1971 году музыкантами оркестра «Кечкемет» г. Симферополь и кафе «Феодосия» дважды исполнялся «Гимн Израиля». В отношении музыкантов ресторана «Кечкемет» Ковтун В. В. и Бакши В. И. УКГБ проведены профилактические мероприятия, а музыкант Матвеев – уволен.

Что же случилось между 1963 и 1971 годом? Как минимум два события: Шестидневная война в июне 1967 года, в которой СССР поддержал арабские страны, противников Израиля. И массовая репатриация евреев из СССР, которая началась как раз в начале 1970-х.

Рассказывает одесский музыкант Дмитрий Шварц:

А вот когда начались проводы, когда уже в семидесятых годах начали евреи уезжать – что получалось: у людей оставалось много денег. И они решали сделать проводы как проводы. И уже играли всё что хочешь. Они платили бешенные бабки.  Если раньше мы за пять рублей песню пели, то здесь шли только червонцы, полтинники и четвертаки. Ну как же можно отказаться, чтоб не спеть? Под риск – рисковали, и пели, и зарабатывали.

Илья Сайтанов: В итоге «сионистские» мелодии стали попадать в списки запрещённых, а музыкантов стали жёстче контролировать.

Дмитрий Шварц: Мы играли и пели всё и вдруг, в какой-то один день как-то всё стало меняться. Наш паскудный директор Белецкий создал ОМА – объединение музыкальных ансамблей. И заставил все рестораны, чтобы музыканты не в самом ресторане получали зарплату, а чтобы мы якобы были централизованы – короче, чтобы был над нами контроль. И также со свадебными залами было. И мы играли, играли, а потом вдруг стали запрещать.

Эти все дирижёры, шмирижёры что они придумали. Они придумали над оркестрами поставить… у группы оркестров чтоб был какой-то один дирижёр. А эти все дирижёры закончили одесскую консерваторию по классу народных инструментов. Что он там разбирался? Он знал Глинку, Шминку и больше ничего.

Илья Сайтанов: В списки «запрещённого репертуара» попадали самые неожиданные песни. Рассказывает Семён Палей:

Я работал в одном из парков культуры. Там надо было заполнять рапортички. Однажды я в одну из рапортичек поставил мою любимую молдавскую мелодию. Кстати говоря, очень люблю молдавскую музыку, которая очень схожа с еврейской. Я поставил песню под названием «Frumoase-s nunțile-n colhoz». Это песня про трактористов, которые пашут колхозные поля и так далее. Но мелодия очень весёлая, и я решил ввести её в репертуар. Вызывает меня директор парка и говорит: «Семён, Вы увольняетесь с работы». Я говорю: «За что!?».

— Вы поёте запрещённый репертуар.

Я говорю: «Какой запрещённый репертуар?»

— Вот тут у Вас записано: «Frumoase-s nunțile-n colhoz».

Я говорю: «Позвольте! Я пошёл в киоск, купил журнал в издательстве. Это изданная книга молдавских народных песен. Вот автор. Вот автор текста».

Он говорит: «Как это так? Где Вы взяли?»

Я: «Да вот же, печатный журнал в киоске купил».

Он сидит обалдевший. А мне из обкома прислали распоряжение. Я говорю: «Ну, хорошо. Объясните мне, пожалуйста, какой репертуар запрещён? Вы где-нибудь на бумаге какую-то инструкцию имеете?»

— Да, я имею, но я Вам её не покажу.

Я говорю: «Как это так? А за что Вы меня увольняете?»

— Ладно, я сейчас позвоню в обком.

Звонит какому-то там секретарю и говорит: «Вот Вы велели мне уволить Палея с работы за то, что он поёт запрещённый репертуар. А он взял его из журнала». А ему говорят на той стороне: «Не Ваше дело». Он говорит: «Но я же тоже должен знать, что можно, а что нельзя». А ему говорят, что это не публичная инструкция. В общем, кончилось тем, что этот директор говорит мне: «Идите работайте».

Потом я спросил своего приятеля, который учился в Кишинёве: «Лёня, почему они пристали ко мне?». А он говорит: «Всё дело вот в чём. Фамилия автора текста ни Лучану там, и ни Петреску, а Зильберштейн. Он взял фамилию жены и уже уехал в Израиль. А Израиль – наш враг. И значит, я пою запрещённые песни. И речь шла о молдавской песне на молдавском языке! Вовсе не еврейской даже».

Илья Сайтанов: Было бы интересно сегодня почитать эти списки, может кто из слушателей видел их в открытом доступе? Напишите нам.

Послушаем ту самую песню про свадьбу в колхозе:

Дмитрий Шварц: С семьдесят второго года где-то, даже ещё раньше. Не так, с семьдесят второго года уже, семьдесят четвёртого года начали уже постепенно зажимать, зажимать и потом зажали. На свадьбах играли, если свадьба в каком-то клубе или где-то в какой-то столовой.

Митя Храмцов: Не в каком-нибудь центральном ресторане.

Дмитрий Шварц: Нет, нет. В центральных ресторанах уже люди боялись. Они сидели, зарабатывались хорошие бабки, и они просто уже боялись потерять эти деньги. И они если, допустим, заказывали «Семь сорок», играли «Молдовеняску», или жок молдавский. А люди выпили по сто пятьдесят им уже по хрен, что танцевать, тыц, тыц, тыц и всё…

Илья Сайтанов: И в результате всех этих усилий еврейский репертуар ушёл из ресторанов. Осталась, буквально, пара вещей. Рассказывает Юрий Хаинсон, наш друг, пианист и аккордеонист из Харькова, уже про восьмидесятые годы в своём славном городе:

Были такие две градации разрешённости. «Семь сорок» играли везде. Представить себе украинскую свадьбу на которой не танцуют гопак – ну, можно. Но представить себе украинскую свадьбу, на которой не танцуют «7:40» практически невозможно. То есть, «7:40» и «Цыганочку» танцевали на любой украинской свадьбе. Но «Семь сорок» можно, а вот «Хава нагила» – это уже сионизм.

Я хорошо помню как в ресторане «Театральный», у нас на углу Сумской, прямо на площади Советской нам заказали «Хава нагилу». И градация была такая – это были уже где-то восьмидесятые годы. Заказ песни стоил три рубля. Заказ фирменной песни – импортной, тогда была в моде итальянская эстрада, «Лашате ми кантаре» – это было пять рублей. А вот «Хава нагила» – было десять.

Илья Сайтанов: Послушайте, как звучит «7:40» на украинской свадьбе (или, лучше сказать «Сiм сорок» на українскому весiллi) в исполнении гурта «Виляни»:

На видео можно увидеть, как под эту мелодию танцуют популярный украинский танец с платочком и поцелуями – цілований з хустинкою:

Митя Храмцов: Одновременно с усилением давления на музыкантов, происходили изменения с языком. Советские евреи переставали говорить на идиш.

Говорит Дмитрий Шварц:

У нас же в Одессе было очень много евреев. И все разговаривали. У меня тетя, она всю жизнь прожила в Одессе. Она по русски разговаривала на «он», «она», на «ё», на «не ё». И она забывалась и переходила на идиш. А потом уже, начиная, где то с 50-х годов, люди стали закрываться как в ракушку. Только дома разговаривали. На улице уже плохо было слышно, вернее вообще не было слышно еврейской речи. А потом старики уже умерли, люди, многие уехали и получился разрыв. Понимаешь?

Митя Храмцов: Идиш уходил, это касалось и слушателей и исполнителей.

Дмитрий Шварц: Многие просто пели знаешь как? Просто слова переписали русскими буквами. У нас очень мало людей было, которые понимали, что они поют и как они поют. В Одессе идиш знал только я и Сеня Палей. Больше никто!

Митя Храмцов: Вот что вспоминает Алик Копыт – вокалист Amsterdam Klezmer Band, подростком эмигрировавший из Одессы в 1978 году:

В детстве меня родители водили на различные торжества, в основном свадьбы, которые устраивали богатые евреи в Одессе. Но факт в том, что ничего там не было такого, особенного идишского. Такого сильно зашкаливающего еврейского. Там скорее на русском языке на еврейскую тему – да. То есть, как скажем, «Хаим, лавочку закрой» – песня на русском языке на еврейскую тему. Да, пожалуйста!

Илья Сайтанов: Итак, в результате гонений репертуар уходит. Язык тоже уходит вместе с носителями.  Что же остается? Специфическая манера игры? Или просто национальность музыканта? Миф о еврейском скрипаче стал частью городской культуры. А фигуры этого пантеона – значимыми именами для своих городов. Скрипачу Моне, то есть Соломону Телесину, в Ростове в мае 2020 установили памятник. Мы знаем про несколько таких имён: скрипач Сашка в Одессе, которому посвящён рассказ Куприна «Гамбринус», Моня в Ростове, Иосиф Рубинчик в Харькове. В Кирове недавно отмечали столетие скрипача и саксофониста Зямы (Соломона Борисовича Сахара). Вопрос к тебе, Митя, как скрипачу. Можно ли, во-первых, вообще говорить о «ресторанном» способе игры на скрипке? Типа, в ресторане на скрипке играют вот так. И во-вторых, имеет ли этот «ресторанный» способ игры на скрипке какое-то отношение к клезмерской традиции? Здесь тебе, как скрипачу слово, что ты об этом думаешь?

Митя Храмцов: Сложная тема. Как академические скрипачи об этом думают: есть академическая манера игры, и есть от неё отступления. И вот ресторанная манера – это, отступление от классической манеры. Когда ты делаешь много глиссандо, широкое вибрато, тебе говорят «что за ресторан?» или «что ты тут развёл цыганщину». Действительно, до революции румынские скрипачи-лаутары, которые в основном были цыгане, приезжали в Россию работать в дорогих ресторанах. Например, Жан Гулеcко, которого ходил послушать в ресторан Николай II.

«Румынские оркестры» были в моде. С другой стороны один такой «румынский оркестр» Бельфа нам хорошо знаком. Музыка, им записанная в 1910 годах – основа репертуара klezmer revival. 

Я слышу в ресторанной скрипке больше цыганских ноток. Юра Хаинсон cо мной не согласен.

Юрий Хайнсон: Я могу сказать одно. Знаменитый скрипач Якубов, который всю жизнь играл со Сличенко. Такой, с гривой. Вот – он еврей! Причем, то, что он еврей, мне сказал мой руководитель театра цыганской песни Василий Федорович Высочиненко. Короче, насчет цыганской скрипки это некоторое преувеличение.

Митя Храмцов: Также интересно, что на одесских записях, которые мы слушали в прошлом выпуске подкаста, как раз скрипки-то не так уж и много. Вот что по этому поводу говорит Дмитрий Шварц:

Кларнет, саксофон – да, играли на свадьбах. И скрипачи были хорошие. Но сколько я ни знал скрипачей, они все перешли на саксофон.

Митя: А почему?

Шварц: Ну потому что тогда не было такой клёвой аппаратуры, чтобы можно было подзвучить их. 

Митя: Со слов клезмерского кларнетиста и музыковеда Джоэля Рубина я знаю, что подобное происходило и в Нью-Йорке в 30-х годах XX века. Клезмерские скрипачи переучивались на саксофон, чтобы не потерять работу.

Илья Сайтанов: Как я понимаю, в XX веке в разных странах – Советском союзе, Польше, США – происходил один и тот же процесс. Скрипка выходила из моды, и скрипачам приходилось переучиваться – в саксофонисты, басисты – или уходить из профессии. Ресторан не был здесь исключением.  Послушаем ростовского пианиста Сергея Филонова, аккомпаниатора знаменитого скрипача Соломона Телесина (Мони):

Я – Сергей Филонов, пианист. Играю в ресторанах примерно с середины семидесятых годов. В то время Моня играл на бас-гитаре, потому что скрипка была в опале. В моде были рок-группы, в мире царила битломания. И Моня, чтобы остаться при работе, освоил бас-гитару.

Илья Cайтанов: Похожий процесс происходил и в Польше. Анджей Беньковский пишет в своей культовой книжке «Последние деревенские музыканты» (A. Bieńkowski “Ostatni wiejscy muzykanci”, Warszawa, 2012, стр. 62.): 

Переломный для скрипачей период – конец семидесятых и начало восьмидесятых, когда их перестали приглашать на свадьбы (на танцах они уже давно не играли).

В другой его книжке, «Проданная музыка» (A. Bieńkowski “Sprzedana muzyka”, Wołowiec 2007,  стр. 83) читаем рассказ Тадеуша Коляно:

Я играл на скрипке по свадьбам. Когда скрипка вышла из моды, играл на саксофоне. Пока не потерял передние зубы (показывает, поднимая пальцем верхнюю губу) и играть уже не мог.  

Но сегодня скрипка снова в игре. И ты, Митя, тому подтверждение.

Митя Храмцов: Да, вкусы изменились, и в девяностых годах еврейская скрипка снова зазвучала в ресторане.

Илья Сайтанов: А что это вообще такое – еврейская музыка в ресторане? Что делает музыку еврейской, кроме национальности исполнителя? Вопрос не такой тривиальный, как кажется. Это специфический репертуар? Это песни на еврейском языке, скажем на идиш? Или какая-то особая манера игры? 

Вот как Юрий Хаинсон рассказывает о скрипаче Иосифе Рубинчике, с которым ему довелось работать:

При том, что он не играл особенно никакую еврейскую музыку его национальная принадлежность к нему была прилеплена. То есть он мог играть что угодно, но  воспринимался он именно правильно. Что называлось, он был «еврейский скрипач». Если ты найдёшь [запись] в ютубе, ты услышишь первую ноту и поймёшь, почему.

Илья Сайтанов: В исполнении Иосифа Рубинчика прозвучал «Плач Израиля». Эту мелодию мы находим в документе украинского КГБ 1972 года и её заказывают в ресторанах до сих пор. Сегодня она занимает почётное место где-то между чардашем Монти и полонезом Огинского. Рассказывает ростовский скрипач Борис Бондарчук: 

У человек, который приходит в ресторан слушать скрипку, почему-то в голове крутится чардаш. На втором месте может быть или «Плач Израиля», или полонез Огинского. Это обязательно должен скрипач, и я думаю не только ростовский, но и любой скрипач ресторана сыграть.

Илья Сайтанов: Мы не знаем происхождения этой мелодии. На старых клезмерских записях мы её не встретили, Береговский её не записывал. Сергей Филонов корни «Плача Израиля» видит в мугамной традиции:

Строился он по классическим канонам восточной музыки. Сначала медленный мугам. Мугам это тягучее исполнение, полуимпровизационное. Мугам каждый скрипач исполнял по-своему. Вторая часть этого произведения не имела никакого отношения уже к самому плачу, это были быстрые танцевальные мелодии, каждый скрипач их компоновал по-своему, существует масса вариантов: туда одесские мотивы вставляли, молдавские, армянские и прочие. Вот такое было произведение, у которого не было автора и музыка была народная.

Митя Храмцов: Действительно, в клезмерской музыке встречаются мугамоподобные мелодии исполняемые рубато. В коллекции Береговского есть такие мелодии: Аhаво Рабо, Таксым, Дойна, но звучат они несколько по-другому. Я нашел еще один вариант «Плача Израиля» в исполнении крымско-татарского кларнетиста Эдема Полякова. Он играет ритмично и его исполнение мне напоминает такие жанры клезмерской музыки, как Добрыдень или Добраночь – мелодии, которые играли на еврейской свадьбе на встречу или проводы гостей. Что-то типа свадебного марша. Послушаем его.

Илья Сайтанов: Может, действительно, это когда-то был добрыдень, это интересно. Как и когда эта мелодия появилась в еврейском ресторанном репертуаре и обрела сегодняшний вид остаётся загадкой. Будем рады, если кто-то из слушателей поможет нам её разгадать.

Вообще, в городском фольклоре сегодня мы можем видеть то, что в других фольклорных жанрах и в другое время мы наблюдаем уже сложившимся, а то и угасающим. В том числе, здесь можно увидеть, как возникает и становится частью традиции новая мелодия. Вчера её не было – а завтра, ты обязан знать её, если хочешь быть в профессии.

Вот история, которая началась в 1986 году, когда Александр Розенбаум после концерта в Ростове зашёл в ресторан, где играл Соломон Телесин, и впечатлённый его игрой, пообещал «я напишу о Вас песню». И выполнил своё обещание. Рассказывает Борис Бондарчук:

Называется «Скрипач а идиш Моня». Эта песня обязательно заказывается скрипачу теперь. Когда люди приходят в ресторан они просят, чтобы скрипач исполнил на скрипке не обязательно эту песню со словами, но, чтобы скрипач обязательно эту песню сыграл на скрипке.

Митя Храмцов: Да, это известная песня.  Даже у меня её иногда спрашивают. Я играю на скрипке, у меня борода, шляпа. Такой еврейский скрипач. Некоторым кажется, что это та самая песня,  которую я просто обязан исполнять. Но не смотря на то, что я иногда исполняю старый кабацкий репертуар, видимо, я еще не достиг уровня настоящего лабуха и эту песню играть не берусь.  Послушаем лучше ее в исполнении армянина Боки.

Илья Сайтанов: Подведём итог. Мы можем говорить об отдельной фольклорной традиции – еврейской музыке в ресторане. Традиция эта корнями в ранее существовавшем еврейском фольклоре, но она новая. Причём она менялась – её портрет в 70-х не такой, как в 90-х или сегодня. Она зависит и от моды – что сегодня заказывают, какой инструмент хотят слушать – и от географии.

Начиная с конца шестидесятых годов еврейская музыка попала под очередную волну запретов и гонений и была вытеснена из ресторанов почти полностью. Заказывать еврейские фрейлехсы и песни на идиш стало опасно, да и некому, с отъездом из страны носителей идиш. К восьмидесятым годам в репертуаре уцелел только один фрейлехс – «7:40», и несколько мелодий в ранге запретного плода – в том числе «Хава нагила» и «Плач Израиля». Но уцелел и расцвел в 90-х сам образ еврейского музыканта – скрипача, и эти скрипачи – важные фигуры для мифологии своих городов.

Сегодня, когда открылись еврейские рестораны, и в них звучит музыка на хупах и бар-мицвах, в истории еврейской ресторанной музыки пишется новейшая глава, которой мы сегодня совершенно не коснулись. Ждём с интересом, что же будет дальше.

Митя Храмцов: Мы выражаем благодарности нашим собеседникам. Это Дмитрий Шварц, Семён Палей, Алек Копыт, Борис Бондарчук, Сергей Филонов, Юрий Хаинсон, Наталья Сайтанова.

Илья Сайтанов: И в заключение, послушаем «Плач Израиля» в двух версиях. Сперва в исполнении тульского аккордеониста Захара Аксенцева. Его я записывал в феврале 2016 года, когда Захару Айзиковичу было уже 87 лет. «Плач Израиля» он играл несколько раз на хупах в Туле, то есть здесь эта мелодия совершила обратный путь из ресторана на свадьбу. 

И затем версию Соломона Телесина, знаменитого ростовского «скрипача Мони».